Голос ангела [cборник] - Юлия Добровольская

Он появился не один. Рядом была Валентина, его зам. Они подошли к стоянке. Валентина открыла дверь своей машины. Муж подошел к ней…

Почему я продолжала сидеть, я не смогу объяснить. Ведь, чтобы завести машину и отъехать, мужу понадобилась бы минута, не больше, и мне пришлось бы окликать его или бежать вслед…

Сначала я подумала, что они просто разговаривают. Но тут загорелось окно на первом этаже, и я отчетливо увидела, что мужчина и женщина, стоящие между двух автомобилей, слились в страстном поцелуе… Это было вам не «до встречи, милая» в щечку.

Когда заурчали оба мотора и машины скрылись за поворотом, у меня все еще стоял в глазах силуэт двух прижавшихся друг к другу фигур.

Оказывается, так бывает не только в кино, подумала я. Это касалось не только пылких объятий мужчины и женщины, но и ситуации, в которой обманутая жена становится свидетельницей измены собственного мужа.

Я сидела и смотрела, как гаснут последние окна.

Я ничего недоброго не испытывала ни к мужу, ни к Валентине. Я не пережила ни шока, ни даже удивления. Все произошедшее словно не касалось меня лично — опять же как в кино. В плохом кино. В кино, которое не взяло за душу.

Я подумала, что, видно, и впрямь ничего не происходит в жизни просто так, по случайности. Вот тебе еще один маячок…

Еще один?.. А что, уже случалось в моей жизни что–то, что я должна была бы заметить, отметить и проанализировать?..

Да. Было…

— А ты уверена, что любишь его? — Это Нуська спросила меня накануне свадьбы.

Я ответила:

— Конечно!

И только потом задумалась: а люблю ли? И что вообще это такое — любовь?

Но долго размышлять было некогда: дата свадьбы намечена, кольца куплены, платье сшито, гости приглашены.

Жених воспитан, образован, хорош собой, с меня пылинки сдувает — что еще нужно для полного счастья?

Утром в день свадьбы меня тряхнуло: ведь это навсегда! А что, если я просто еще не знаю, что значит любить?..

Помню это паническое чувство, охватившее меня. Захотелось стянуть с себя подвенечный наряд, забаррикадироваться в своей комнате и крикнуть оттуда:

— Оставьте меня! Дайте мне время подумать!

Только для такого шага я была слишком ответственной: как же я могу поставить в неловкое положение родителей, обидеть жениха, подвести столько народу?!.

И я пошла по натоптанному большаку, сделав вид, что не заметила стрелочку, указывавшую в другом направлении, ведущую на мою собственную тропинку.

И еще.

Когда муж так решительно пресек мою попытку душевного сближения, а потом безжалостно затоптал едва проклюнувшийся росток моей чувственности, я втайне от него плакала. Я понимала, что так не должно быть. А если и должно, то я так не хочу! Я даже думала уйти от него.

Но опять чувство ответственности перед всеми и вся взяло верх: я не должна огорчать родителей, я не могу выставить мужа в неприглядном свете…

Я даже с Нуськой не поделилась.

Я прошла мимо последнего указателя.

Больше знаков мне, скорей всего, не посылали. Или я их просто уже не замечала.

И вот… Это даже не знак! Меня просто ткнули носом… Так глупому котенку объясняют, что он сделал что–то не то.

Поймав такси, я приехала домой.

Муж уже скинул пиджак и расслабил галстук — он не любил домашней одежды, по крайней мере после работы, и ходил в «цивилизованном виде» до самого отхода ко сну. В выходные он носил джинсы и ковбойку — никаких тренировочных брюк.

— Добрый вечер, милая. — Чмок в щечку. — Припозднилась. Где вы на сей раз с Серафимой время проводили? Поди, кофе пили?

Вот так, не нужно дожидаться ответа, а то вдруг начну рассказывать, где была, что видела — а это лишнее, никого это не интересует. Вопрос задан, ответ предусмотрен — все свободны.

— Я была на свидании с мужчиной, — сказала я.

— Восхитительно! — Муж похохатывал уже из своего кабинета.

Интересно, но во мне ничего не изменилось после увиденного. Мне даже было все равно — давно ли это у них?

С Валентиной мы были знакомы сто лет и, как говорят сейчас, тусовались в одной большой компании.

К моему заявлению муж больше не возвращался. Поистине, хочешь, чтобы тебе не поверили, — скажи правду!..

Когда мы легли, он изъявил желание супружеской близости.

Я повернулась к нему и сказала:

— А давай по–настоящему.

Муж опешил:

— Что значит по–настоящему?

— Ну, как в кино… и без… без резинки.

— Милая… — Он с трудом брал себя в руки. — Это что, приближение менопаузы? Что за прихоть? А вдруг ты забеременеешь? Искусственное прерывание беременности, — он выражался только цивилизованным языком, — ты знаешь, неблагоприятно сказывается и на здоровье, и на психике женщины.

— Резиновые изделия, к твоему сведению, ранят тело и психику не меньше, чем аборты. А забеременею — рожу. Ты же состоятельный, с положением, прокормишь. Ленка уже взрослая, скоро уедет… В Америке, между прочим, сейчас бум сорока–пятидесятилетних рожениц…

— Милая, мы не в Америке… Да что это с тобой? Я озабочен… — Он форсировал нотки озабоченности. — И потом, что значит как в кино?

— Ну, с воплями, стонами… с паданием на пол и разрыванием простыней… — Какой силой я держалась, чтобы не расхохотаться?!

В темноте мне показалось, что мой муж засветился от перекала.

— Кхм. — Он кашлянул, чтобы не выдать растерянности. — Для того чтобы, как ты выразилась, вопить и стонать, нужно прежде всего испытывать подобные этому чувства.

— А ты их не испытываешь?

— Мы цивилизованные люди…

— А что, цивилизованным людям претят сильные чувства?

— Цивилизованные люди умеют управлять своими чувствами. Или должны уметь. Поэтому стоны и вопли — это из жизни животных.

— А я думала, что это страстная любовь.

— Ты меня озадачила, милая. Поговорим завтра. Доброй ночи.

И он коснулся моего лба губами, к которым я не имела иного доступа. В отличие от Валентины.

Где же они встречаются?

Валентина замужем, у нее две девчонки взрослых, ровесницы нашей Ленки, живут пока с родителями…

Командировки — весьма частое явление в жизни моего мужа. Пару раз в месяц он уезжает на день–два, а то и три. Рабочий график — весьма свободный, можно сказать, условный. Он не читает лекций с некоторых пор, а занимается чистым администрированием.

Сказать Ленке?..

Нет! Ни в коем случае! Пусть хоть отец останется для нее образцом порядочного семьянина…

Стоп. Но я пока еще не проявила супружеской неверности.

Пока?.. А что, это возможно?

Я вспомнила волнение, охватывавшее меня при встрече с Суреном. Но представить себя с ним в постели… Бррр!.. Меня передернуло.

О, конечно же не потому, что это Сурен, а потому, что в постели. Нет, для меня это отнюдь не романтическое место! И уж никак не атрибут любовных отношений…

Свежевыбритый, благоухающий муж с полотенцем на шее наклонился надо мной.

— Как ты спала, милая? — Чмок в лоб. — Все в порядке? — Вопрос–утверждение. — У тебя сегодня нет первого урока? — То же самое. — Ну, поваляйся, я позавтракаю один. — И вышел.

Вот и пообщались. Все. Все свободны до вечера.

Я вспомнила, что мы с Суреном встречаемся в четыре, и внутри сладко заныло…

Еще я вспомнила шальную мысль о… о постели. И нас с ним… в ней… И снова холодок прошел по коже, и едва не испортилось настроение.

«Я вас люблю», — сказал он. Этим не шутят.

«Я собираюсь вас соблазнить» — это тоже не звучало как шутка.

Его ладони на моих щеках, его глаза, глядящие в мои, губы, произносящие мое имя… Еще то, самое первое ощущение волн, исходящих от него, короткое прикосновение тел…

Стоп! Это что: попытка возбудить в себе плотское желание? Или прощупывание своих возможностей?..

Я стояла одетая в прихожей, когда хлопнула соседняя дверь и загудел вызванный к движению лифт. Тут же раздался звонок.

На пороге стояла Ленка — теперь дня не проходило, чтобы мы не увиделись. Из–за ее спины мне махнул рукой и послал свою ослепительную белозубую улыбку прекрасный индийский принц.

Она вошла и прикрыла дверь.

— Ты сегодня?..

— Да, в четыре.

— А как вчера?

Я в двух словах рассказала о вчерашнем дне и о планах на сегодняшний.

— А потом?

— А потом будет завтра и послезавтра. А потом он уедет. А я умру.

— Мамулька! Как же я рада это слышать! — Ленка бросилась мне на шею. — Это слова живой женщины! — Она поцеловала меня. Потом отстранилась и посмотрела серьезно: — Ладно, до «умру» у тебя еще есть два дня.

И мы вышли в туманное осеннее утро.

«Красная стрела» сияла глянцевыми боками.